Всё началось, когда… Хотел бы я так сказать. Увы, теперь я не уверен даже в том, началось ли. Со мной не осталось ничего, кроме памяти, а память – вещь ненадёжная: картины воображения слишком легко становятся в ней на место реальных воспоминаний, порою прокрадываясь внутрь так незаметно, что при всём желании не отличить одно от другого. Я пишу, изредка поглядывая в окно. Моей рукой движет животный страх: страх забыть. Хуже всего приходится по ночам – кажется, будто тьма сонного забытья украдёт то немногое, что осталось и каждое утро я с ужасом хватаюсь за обрывки вчерашних мыслей и понемногу успокаиваюсь, заново обретая себя. С недавних пор я стал ненавидеть сны – ведь то, что я доверяю сейчас бумаге, однажды может стать таким же эфемерным видением, похоронив мою мечту, а вместе с ней – мою личность. Но – довольно о страхах. С чего же, всё-таки, мне начать? В каком порядке изложить то, что не подчиняется правилам логики и здравому смыслу? Пожалуй, начну я с рыжего цвета. С огненно-рыжей осени, чьи отблески до сих пор чудятся за окном. Я поворачиваю голову, гляжу на серый асфальт, усмехаюсь хмурому небу и одинаковым плащам случайных прохожих, рассматриваю стены домов, но стоит лишь отвернуться – и краем глаза я вижу дикие, неуместные здесь цвета. Леса Гентмаара не рыжеют – они увядают, подёргиваясь болезненными коричневыми пятнами, но никто не замечает, что это неправильно. У людей здесь не бывает рыжих волос. Никто не верит, что настоящий закат – это не багровая полоска на горизонте, а полотно в полнеба, при взгляде на которое замираешь от нечеловеческой красоты. Сам того не желая, я остался один, ибо эти чувства не выразить словами и не разделить с другом. Лучшее, на что я мог бы рассчитывать – добрые маски психиатров и уколы, после которых цветы теряют запах, а еда – вкус. О худшем не хочется даже думать. Что ж, я стал изворотливым и научился жестокости – ещё одно приобретение, пусть и непроизвольное. Наверное, стоит хоть немного написать о себе. Я историк по образованию, волшебник по призванию и документовед по необходимости. Смотрю на мир зеленоватыми глазами, стригусь коротко, люблю яблоки и копаюсь в архивах. В удостоверении личности написано, что меня зовут Альт Ри Аменос, гражданин двадцати восьми лет, но я не всегда склонен соглашаться с этим документом. Я был хорошим гражданином – вёл добропорядочный образ жизни, старательно делал свою работу и уж конечно не имел мыслей, угрожающих благополучию Гентмаарского государства. Недостаточное рвение да излишняя мечтательность – вот и все недостатки, которые самый въедливый чиновник мог отметить в моём досье. Не стоит думать, что теперь я террорист и отступник, кровавой дланью готовый проложить путь к своей цели, дабы погрузить страну в огонь мятежа. Нет, я хуже. С некоторых пор мне кажется, что Гентмаара не должно быть совсем. Со всеми городами, людьми, заводами. И республиканской Вериссы тоже. Что карта должна выглядеть по-иному. Что леса в октябре должны быть рыжего цвета.
***
читать дальшеГулкий коридор Межведомственного архива протянулся на целую сотню метров. С двух сторон его венчали пятна дневного света, но в середине царили самые настоящие сумерки, сквозь которые бодро продвигались три человека. Лысеющий мужчина с важной осанкой вышагивал впереди: его туфли громко бухали при ходьбе. Следом семенил мужчина ростом пониже, вооружённый огромной папкой – его ноги негромко цокали, словно на них имелись маленькие копытца. Замыкал шествие субъект в сером летнем костюме, несущий в руках папку поменьше. Это он придумал, что у секретаря на ногах имеются копыта и теперь улыбался собственной мысли, стараясь ступать потише, дабы не испортить всё впечатление. Пятно света впереди стало ярче и превратилось в обзорную площадку, застеклённую от пола до потолка. Троица остановилась у последней двери по левую сторону коридора. Директор достал из кармана ключ и отпер её, но открывать не стал – вместо этого протянул ключ замыкающему и картинно вздохнул. - Вот и ваш сектор, гражданин Ри, в полном, как говорится, распоряжении. Располагайтесь, работайте, будут вопросы – обращайтесь к гражданину Ире. - Благодарю, - Ри сдержанно кивнул, принимая ключ. - И, конечно, докладывайте, если сыщете что-нибудь, достойное внимания, - собравшийся уходить директор неожиданно обернулся. – Ничего ценного там нет, но я, знаете ли, любитель всяческой старины, так что буду весьма… - Обязательно сообщу, если что-нибудь откопаю! – Ри попытался придать голосу больше энтузиазма, в надежде избавиться, наконец, от назойливого начальника. - Вот и славно! Успехов в работе, гражданин Ри, успехов! Гражданин Ри подождал, пока не стихнут шаги на лестнице, и неторопливо оглядел дверь четвёртого сектора. Ближайший месяц ему предстояло провести позади этой пластиковой панели, с круглой потрескавшейся ручкой и цифрами 4-0-4 на картонной табличке. Внутри, против ожиданий, оказалось не так уж плохо. Четвёртый сектор, созданный в качестве «корзины для бумаг», располагался в просторной комнате, заставленной стеллажами, но не в спецпомещении, а потому имел грязные, наглухо зашторенные, но всё-таки настоящие окна. Ри нырнул в густой запах старой бумаги, пробрался через лабиринт полок и схватился с пыльной шторой, отвоёвывая сектор у затхлой тьмы. Вслед за шторой сдалась и рама – глоток сухого летнего воздуха, такого безвкусного снаружи, внутри архива заиграл оттенками свежести. Половину дня Ри потратил на обустройство рабочего места, приступив к работе лишь когда солнце поползло вниз по выцветшему небосклону, заглянув, наконец-то, в окна. Ему предстояло рассортировать тысячи документов, часть из которых должна была стать полноценными единицами хранения, большинство же – отправиться на свалку, где ветер и дождь завершат жизненный путь отчётов и формуляров, пришедших в мир под перестук печатных машинок. Он брал с полки набитую бумагой коробку, вынимал её содержимое и пробегал глазами лист за листом, изредка сверяясь с инструкцией. Описи имущества из расформированных отделов и ведомств, итоги чьей-то деятельности в человеко-часах и неопределённых «единицах», циркуляры, предписания, докладные – документы сливались в сплошную ленту, составленную не отдельными людьми, а обезличенным механизмом общества, настоящую летопись Гентмаара, в которой находилось место всему – от объёмов промышленного производства в разрезе отраслей и этносоциальных групп до количества скрепок, использованных за отчётный период времени. Ри со вздохом отложил очередную коробку. Рядом с ним накопилась тоненькая пачка из десятка документов, которые следовало рассмотреть подробнее, но к этому стоило приступить завтра, на свежую голову, а пока… Он потянулся, мяукнув от удовольствия, и высунулся в окно. Расчерченная тенями аллея замерла меж высоких деревьев, воздух сделался прохладен и приятно холодил кожу, однако потускневший фонарик солнца висел достаточно высоко, всем своим видом требуя до конца исполнить долг архивариуса. Коробку с цифрой «5» на боку учтиво отметил закатный луч. Ри потянул её с полки, но коробка, кажется, не желала покидать уютное место, зацепившись дном за какой-то выступ. Он дёрнул сильнее, и килограммы документов, заключённые в картонную оболочку, с грохотом обрушились на пол. Груда белых и пожелтевших листков из лопнувшей коробки выглядела так естественно, что собирать их казалось делом бесполезным и даже вредным, но чувство ответственности возобладало, заставив Ри опуститься на корточки, дабы ликвидировать содеянный беспорядок. Он собирал листки, складывая их один к одному, пока не зацепился взглядом за край чего-то, чего в массе старых бумаг просто не могло быть. Золотисто-коричневое, едва ли не светящееся на блеклом фоне, оно выглядывало из-под кипы документов, терпеливо ожидая своей очереди. Ри не стал соблюдать порядок. Через мгновение в его руках оказался предмет, столь же неуместный в четвёртом секторе Межведомственного архива, сколь неуместно уникальное творение мастера среди штампованных сувениров - толстый и плотный свиток, перетянутый синей ленточкой.
Если нет - рекомендую.
А ещё я не хочу представлять мир без одного рыжеволосого мужика.
Да. Именно поэтому, видимо, мне и вспомнилось *это сарказм)*
В том и дело, что для возникновения ассоциации достаточно было и первого абзаца =*
Допустим)
Остановимся на этом