Мы тьма, мы свет

[eiskaltburg]

- По какой причине вы решили вступить в корпус?
Офицер-вербовщик смотрит равнодушно, без показного презрения армейцев и без поддельного одобрения, какое умеют напускать на себя работники добровольческих дружин. Ему, похоже, в самом деле безразличен сидящий напротив гражданин - важно лишь дело, которое он выполняет подобно роботу. Проверить. По результатам проверки принять решение в соответствии с заданными критериями.
- Считаю, что здесь я могу быть максимально полезен для государства.
Офицер просто ждёт, глядя бесцветными глазами из-под фуражки. Его не обманешь.
- Разочаровался в обычной жизни. Хочу найти себя на службе Империи.
На лице вербовщика - ни движения. Сигнала продолжить программу не поступало.
- Я больше не хочу жить, как раньше. И не могу. Не хочу думать о своём будущем. Нет своего места в мире, нет надежды, ничего нет. Всё, что угодно, лишь бы заполнить пустоту.
Провал, причём полный. После такого требуют удалиться - с разной степенью вежливости. Однако...
- Ваше последнее место работы?
- Отношение к государственному строю?
- Сексуальные предпочтения?
- Как вы оцениваете своё физическое состояние?
Он отвечал, а вопросы продолжали сыпаться бесконечной чередой, силясь поломать сопротивление, раздавить своей тяжестью, показать в череде ответов, насколько ничтожен ты сам и весь твой тщательно хранимый внутренний мир. И самое тяжёлое - никакой реакции. Что бы ты ни ответил, какую сокровенную тайну ни выдал - осуждение или одобрение не затронут бледное лицо собеседника.
Кажется, что за этим пыточным столом прошло уже часов пять. Очень хочется взглянуть на часы, но это - слишком явный признак слабости. Терпи. Вот твой единственный путь, свернув в самом начале, ты больше не сможешь жить.
И наконец, когда во рту совершенно пересохло, а разум перестал соображать, что за ответы он бездумно выдаёт вопрошающему, всё прекратилось. Наступившая тишина показалась вязкой, наполненной глухим шумом собственной крови.
- Вы прошли предварительный отбор и допущены к инструктажу с последующим принесением присяги. До этого момента вам позволяется покинуть территорию корпуса, однако такое решение не позволит вам повторно претендовать на вступление в его ряды. Можете пройти в следующую комнату.

***

- От вас требуются две вещи, - сказал наставник, роняя тяжёлые слова перед строем новобранцев. - Абсолютная лояльность и усердие.
Больше он не сказал ничего. В корпусе вообще говорили мало.
Лояльность в них воспитывали документальными фильмами, после которых тянуло опорожнить желудок, и ненавязчивым напоминанием о том, что присяга напрочь аннулирует прошлое. Иногда эту процедуру разбавляли лекциями об истории цивилизации, иногда - о природе и задачах Империи.
Усердие не воспитывали. Те, кто его не проявлял, просто исчезали. Куда - никто не спрашивал. Об остальном заботились наставники и медицинская служба.
- Солдат в полном боевом облачении в рукопашной схватке стоит целой толпы, - говорили им. - Но вас учат рукопашному бою не для того, чтобы вы вступали в него. Ручной плазменный генератор останавливает бунтующую орду - но его предназначение не в том, чтобы останавливать орды. Всё, что вы изучаете - ваш инструмент. Единственное ваше оружие - страх.
И они в совершенстве осваивали это оружие. "Пулемёт побеждает тысячи, страх побеждает миллионы" - гласила надпись на фасаде учебного корпуса. "Империя должна быть завершена" - гласила другая, выведенная на первой странице каждого наставления. Мрачный смысл сего девиза начал доходить до Кая много позднее, а пока он привыкал к новому имени и готовился отправиться в свой первый патруль - страна заново собиралась с силами, и для начала пыталась отчистить саму себя он наслоений многовековой грязи.
Их перебросили на другой континент старым армейским транспортом, который украшала выведенная на скорую руку эмблема Корпуса внутренней стражи. Эмблема была проста: шлем в терновом венце. Каю она не нравилась, и это было правильно. Символ должен напоминать о своём значении, а не прятать его за эстетически приятными образами.
Роту расквартировали в бетонной крепости, где из удобств были только душ и кровать, а уже на следующие сутки бросили в трущобный ад древнего, как первородный грех, города. Ущелья улиц поглотили горстку солдат, и там, на дне огромного муравейника, где никогда не светило солнце, они прошли своё первое испытание.
"Пламя и грязь", - думал Кай. "Не лучшее сочетание".
На них смотрели. Кто-то - с ненавистью, кто-то - захлёбываясь презрением, кто-то - аплодируя и распевая бодрые гимны, а кто-то опускал взгляд и пытался затеряться в толпе. На них смотрели с тысячью эмоций и миллиардом мыслей, но никто, никто не глядел на шагающий патруль Корпуса с равнодушием.
Первое дело поджидало в тоннеле, некогда бывшем частью линий метро. Метро кануло в прошлое, а его сеть облюбовали отбросы общества всех мастей, и Кай узнал, что под "отбросами" следует понимать совсем не то, что он понимал раньше. Не воришек, не визуальных наркоманов и даже не тех тощих и вечноголодных субъектов, у которых на лбу стоял флуоресцентный знак "деградация личности". Здесь он впервые увидел гниющие заживо тела, поражённые десятком болезней и распухшие от тех суррогатов, что служили для них едой. Кое-где, в толстом слое мусора и экскрементов, ползали большеголовые дети, больше похожие на уродливых гоблинов из какой-нибудь страшной сказки, чем на продолжателей рода людей.
- Зачищайте, - скомандовал лейтенант.
Шлем-маски отрезали их от зловония, приказ - от лишних мыслей. Они работали.
Кай шагнул вперёд, поднимая эмиттер плазменного генератора, и не колеблясь нажал на спуск. В дальнейшем он думал, что его спасла от безумия только внутренняя броня, обретённая ещё в прошлой жизни, да изрядно наросшая за время тренировок и обучения. Он отключился в тот раз, превратился в шагающий автомат, и ад, визжащий, ревущий ад, расплескавшийся под ударом высокотемпературной плазмы, не сумел затронуть его сознания.
Они вышли из тоннеля, по-прежнему молчаливые, но уже не под влиянием дисциплины, и лейтенант приказал им построиться. Потом подошёл сзади к одному из солдат, достал пистолет и выстрелил в затылок.
- Смысл наказания ясен?
Антоний Мерскье Восьмой, чьё тело распростёрлось перед ними на дорожном покрытии, слишком вольно обращался со своим плазмотроном. Слишком часто испепеляющая струя лишь краем своим лизала приговорённых стать пеплом, и они ещё какое-то время жили, корчась и воя, окончательно утрачивая всякую схожесть с человеком. Пару раз Кай добивал эти живые головешки - не столько из жалости, сколько из желания хорошо сделать свою работу. Да, смысл наказания был ясен.
- Корпусу не нужны садисты.
Тело погрузили на сопровождавший их бронетранспортёр, и отряд двинулся дальше. Наркопритон? Безвольные зомби, вповалку валяющиеся на полу или совокупляющиеся в каком-то неестественном, болезненном ритме, поверх тел своих же товарищей? В огонь! Уличная банда? Подростки, изукрашенные татуировками и дешёвыми имплантами, попытавшиеся было кинуться врассыпную? В огонь! Пламя лизало древнюю грязь, и та корчилась, вздувалась пузырями, отслаивалась от старинных зданий, пронзающих шпилями небеса. Империя шипела и скалила зубы, прижигая язвы на своём теле.

***

- Александр! Ты?..
- Вы ошиблись. Меня зовут Кай Шрёде Четвёртый.
- Это же я! Ты что, не узнаёшь?!
Женщина лет тридцати сидела перед ним, надёжно зафиксированная в соответствии с протоколом допроса. Её лицо казалось смутно знакомым, но Кай не видел никакой нужды вспоминать.
- Что вы делали вчера, тринадцатого августа, между девятнадцатью и двадцатью тремя часами?
Она смотрела на него тупо, словно не понимая, чего от неё хотят.
- Алекс! Я...
Электрический удар - пока ещё слабый - заставил её дёрнуться и разразиться слезами.
- Повторяю вопрос. Что вы делали вчера, тринадцатого августа, между девятнадцатью и двадцатью тремя часами?
И снова истерика. И опять удар. Когда женщину, наконец, увели, он всё-таки вспомнил, где встречал её: они вместе учились на одном факультете. Тогда она носила длинные волосы, была смешлива и романтична. Время и допрос мало что оставили от той девушки, а казнь оставит и того меньше.
- Справляешься? - спросили из-за спины.
- Вполне. Но тебе виднее.
- И каково быть для этих несчастных апостолом тьмы?
- Мы тьма, но тьма рождает свет.
- Справляешься, - сказали сзади с утвердительной интонацией.

***

Да, он справлялся. С патрулями, с оперативной работой, с дознанием, с операциями против инсургентов и даже с логистическим обеспечением, которое всё ещё хромало в быстрорастущем Корпусе. Он справился, когда их, загруженных в тесный транспорт, отправили на Региум, отдав единственный приказ - "оживить древо человечества, прополов сад его от сорняков". Прогнившая, заброшенная Империей колония, превратившаяся за сотни лет в уродливое подобие цивилизации, в трухлявое древо, источенное вредителями, нуждалась в обновлении - и обновление пришло через боль. Сперва - с танками Гвардии, потом - с плазмотронами Стражи. Потери местного населения достигли тридцати процентов, зато оставшиеся, снова ощутив себя частью целого, стали ещё одной колонной, возносящей здание человечества в будущее.
А потом Империя в третий раз высадилась на Аорее, вот уже пятьсот лет не знавшей армейского сапога.
Именно там, глядя на остовы древних машин, Кай понял, что означает их неизменный девиз "Империя должна быть завершена". Он высаживался с суборбитальных "Птиц", похожих на сплетение разноцветных волокон, и видел под собой горы, целящиеся в небо сверкающими наконечниками ледников. Он вжимался спиной в маленькую пещерку, а перед ним кружила стая мух, и каждая могла выдать его расположение, каждая могла укусить, и собственная, полимерная стая, билась с ней, и таяла, таяла слишком быстро. Он слышал чужую речь, видел иную жизнь, похожую и непохожую на людей, он отчаивался, бредя по туннелям в толще гор, и зверел, прикрывая эвакуацию осаждённого космопорта, построенного во времена второго вторжения - защищать его должна была армия, но армия истаяла под ударами другого, не-имперского человечества, а транспорты всё взлетали и взлетали, и нельзя было ни уйти, ни остаться...
Он плакал, понимая, что они проиграли. Что рывок не удался, что счастье каждого, достижимое лишь через счастье всех, опять ускользнуло. Они всё ещё не могли привести человечество к общему знаменателю, не могли зарастить раскол, не могли обрести целостность, в которой крылся ключ к будущему. И всё же Кай знал - они не отступят с избранного пути.

***

Голые стены кабинета, стол, два кресла и тишина. Долгий путь за спиной, и тысячекратно более долгий - там, впереди. Быть может, кто-то пройдёт его до конца, а пока...

Открой же тайну для меня,
Той тьмы, что свет произвела.
Исполни все мои мечты,
Как хочешь ты, как хочешь ты. *

На мгновение он увидел всю Империю - всю цепочку причин и следствий, круговорот рождения и смерти, на каждом витке которого общество, в бесплодных попытках осознать само себя, тянется к единственному ориентиру в своей полубезумной жизни, к свету и завершённости - и раз за разом сталкивает с этого пути тех, чья судьба посмеялась, даровав им убогое прозрение чуть раньше, чем остальным. Он видел, как выброшенные за борт ломаются, оставляя единицы людей, которые, в свою очередь, недрогнувшей рукой направляют цивилизацию по правильному пути, безжалостно пресекая попытки свернуть с него. Он увидел даже их собственную участь - стремиться к завершению, в котором им не достанется ни места, ни памяти. Кай поднял глаза на сидящего перед ним человека и равнодушно спросил:
- По какой причине вы решили вступить в корпус?

* Luna Aeterna, Тайна.