СССР-2061

[eiskaltburg]

А вот и сам рассказ, написанный для данного конкурса. Требования - изобразить СССР 2061 года, будущее, до которого хотелось бы дожить. Размер текста - от пяти до двадцати пяти тысяч символов.
Моя собственная оценка - рассказ откровенно нехорош, но попытаться всё равно стоило.

Привет, Фиона

Что можно дать человеку, который навсегда ушёл за грань смерти? Всё бытие которого теперь – лишь в памяти остающихся? Не так уж много. Ничего, по большому счёту. Это мёртвый может оставить живым собственное наследие, которое воссияет на сотни лет или же проложит дорогу тьме, умножив количество зла и бед. И всё же координатор не хотел отпускать её без прощального дара – ради живых, ради своей памяти, ради эгоистичного и хищного чувства скорби, въевшегося слишком глубоко, чтобы отступить без боя. И он дал ей то, что мог – высоковольтный разряд, обративший тело в тончайший пепел. А ещё – титановую урну с гербом СССР и знамя МТК «Прометей» в аргоновой колбе. Потом, когда поднимутся новые геокупола, когда зазеленеет под ними почва, когда белые города зазвучат на тысячи голосов, реликвии перенесут в пантеон. Координатор знал, как тот будет выглядеть – видел в архитектурных планах. Широкая лестница, колоннада, скульптурная группа «Первопроходцы». Внутри всегда будут деревья и свет. Никакого полумрака, никаких теней – тьма убивает, стирает детали воспоминаний, навевает тоску и грусть. Но это – потом, нескоро. А пока – короткая церемония и вспышка электрического разряда.
Они не знали друг друга ни долго, ни хорошо. Координатор базы «Восток» Александр Штерн – вот всё, что доносили до Земли информационные сводки, прибавляя к ним фотографию черноволосого мужчины с вечно недовольным изгибом рта. Оператор транспортного корабля «Прометей» Фиона Ефремова – мимоходом сообщали полученные на Марсе пакеты данных, демонстрируя улыбающийся экипаж в чёрных комбинезонах. Ничто не предполагало встречи, и, тем не менее, они встретились – через девяносто суток после того, как станция «Деймос-2» приняла экстренную радиограмму от стартовавшего к Марсу МТК «Прометей».
Штерн прослушал её лишь раз, но не забыл ни одного слова.
- Говорит «Прометей», одиннадцатая транспортная экспедиция, оператор Ефремова. Дублирую для базы «Восток», - произнёс уверенный женский голос. - На борту нештатная ситуация. Подтверждаем отказ активной радиозащиты обитаемого объёма. Экипаж принял решение продолжать разгон корабля. Обеспечьте готовность к осуществлению транспортных операций по аварийному протоколу.
Она предсказала свою вероятную смерть спокойно и без надрыва. Аварийный протокол не предусматривает наличие на корабле дееспособного экипажа. «Ждём вас» - вот единственное, что смог ответить координатор. Дальше он просто слушал. Земля приказала – не могла не приказать! – прекращение разгона, возврат, эвакуацию – топлива хватало, хватало даже с избытком. Экипаж отказался – не мог не отказаться! – ведь Марс ожидал их груза, ждал топливные элементы, заводы, технику, продовольствие, без которых экспедицию придётся свернуть, работы законсервировать, траты на восстановление увеличить в несколько раз… Их право на неподчинение никто не оспорил.
Дни полёта тянулись в отчаянном ожидании чуда, но после каждого пробуждения сердце Штерна стискивал страх, рос, как присосавшийся клещ – до тех пор, пока планшет не выдавал очередную сводку по солнечной активности и состоянию повреждённого корабля. Паразит отпускал, забирался в тёмные глубины сознания, уступая напору постоянной активности, чтобы набраться сил и следующим утром снова броситься на хозяина. Координатор ловил себя на том, что просматривает сводки слишком часто, но каждый раз, в минуты перерыва, рука опять тянулась к коммуникатору. Солнце превратилось во врага, натянувшего лук и готового спустить протонную стрелу с тетивы.
В эти длинные, посеревшие от напряжения дни, поддержка пришла от тех, кто сам нуждался в ней более всех на свете. Неунывающий голос корабельного оператора «Прометея» обнадёживал, рассказывал о мелких событиях, составляющих быт экипажа в тесных отсеках обитаемого объёма, и он же, переходя порой на официальный тон, строго докладывал о состоянии бортовых систем, словно доказывая ждущим в конце пути – мы дойдём!
Этот голос стал окном Штерна в маленький коллектив, балансирующий на грани жизни и смерти. Он узнал, что капитан Томилин имеет привычку рисовать монстриков на салфетках и любит морские пейзажи, лично подобрав множество видеокартин для отсека психологической разгрузки. Что бортовой врач, кубинец Рамиро, умеет играть на типле и пожертвовал ради инструмента большей частью своей квоты на личные вещи. Она рассказывала много и охотно – до тех пор, пока солнечная вспышка не оборвала связь между кораблём и «Деймосом-2».
Потом… Потом не осталось времени на эмоции. Ни времени, ни душевных сил, ни решимости подумать о том, что могут чувствовать фатально облучённые люди, медленно угасая в своём космическом саркофаге. Слабый голос «Прометея» вернулся, не потеряв ни мужества, ни очарования, но неумолимая автоматика расшифровывала информационные пакеты, переданные вычислительной сетью корабля, и на планшет координатора приходили сводки, лишённые последних иллюзий. Снова потянулись дни ожидания, заполненные непрерывной работой. Подготовить спасательную операцию, подготовить посадочные площадки, подготовить фундаменты для оборудования, сконфигурировать коммуникации базы, проверить, ещё раз проверить, снова перепроверить – и так без конца, вплоть до того момента, когда в небе Марса зажглась раненая звезда.
Транспортные корабли проекта 4002, «Факелы», стали ключом, который открыл для СССР дорогу на Марс. Огромные, больше всего, что человечество когда-либо запускало к другим планетам, способные принять до двух тысяч тонн груза в индивидуальных спускаемых контейнерах, доставить его к цели и вернуться обратно - они имели лишь один недостаток, последнюю уязвимость, отказаться от которой так и не получилось. Экипаж из живых людей. Каждый МТК оставался слишком большой ценностью, чтобы рисковать им в автономном полёте, и вот – корабль уцелел, но команду сберечь не смог. В иной ситуации они так и не ступили бы на поверхность – распластавшись в сотнях километров над ржавой пустошью, транспорт сбрасывал контейнеры с грузом, оснащённые индивидуальными системами приземления, и отправлялся домой – к Земле. В этот раз всё было по-иному.
Челнок со станции «Фобос» снял экипаж, высадив на борт «Прометея» аварийную команду, и тут же ушёл к Марсу, щедро обменивая килограммы топлива на минуты лишнего времени. Уже через час медкомбайны вступили в схватку за пять человеческих жизней. Через двенадцать часов небо над «Востоком» расцвело посадочными огнями, и на базе не осталось ни одного свободного человека – транспортные контейнеры падали в гравитационный колодец планеты, нацелившись по монтажным площадкам и маякам. Ещё через восемь суток координатор Александр Штерн очнулся от короткого сна, больше похожего на провал в межзвёздную тьму, и явился в медицинский отсек – у него выдался первый за последнее время свободный час.
Разумеется, его не пустили внутрь. У входа в санитарный шлюз топчущегося Штерна поймал магистр-медик, чёрный от усталости Андрей Цин. Всё, на что хватило грозной репутации главы медотсека – смерить координатора осуждающим взглядом. Сил на полноценную нотацию и угрозы отстранить от должности не осталось.
- Докладываю, - апатично сообщил Цин, не дожидаясь вопросов. Он придвинул посетителю кресло, но сам остался стоять, спрятав руки в карманах комбинезона. – Капитан Евгений Томилин получил тяжёлое поражение головного мозга и находится в коме. Прогнозирую смерть. Помощник капитана, Елена Мокрец – поражения головного мозга, нервной системы, внутренних органов. Введена в искусственную кому, прогноз – негативный с тенденцией к стабилизации. Бортинженер Святослав Заречный – лучевая болезнь средней степени, поражения внутренних органов. В момент вспышки находился под защитой корабельного медкомбайна, как имеющий на тот момент наибольшую среди экипажа дозу облучения. В сознании, прогноз умеренно-положительный. Бортовой врач Рамиро Кастро – поражение головного мозга, мёртв. Оператор Фиона Ефремова – тяжёлое поражение головного мозга, в сознании. Прогноз негативный, так что не хочу отнимать у неё остатки жизни.
- Это всё?
- Да. Это всё.
- Сколько ей осталось?
- Недели две. У нас хорошее оборудование, очень хорошее. Она не будет испытывать сильной боли. Если бы не изменения мозга… Но мозг, ты сам понимаешь. А мы ведь не на Земле.
- К ней можно?
- Не сейчас. Завтра. Переведу в палату. И пройдёшь тотальную дезинфекцию.
Тут в его взгляде мелькнула тень прежнего Цина, грозы нарушителей санитарных норм:
- У тебя недобор сна в районе тридцати часов. Если до завтра эта задолженность не сократится хотя бы на одну треть, пойдёшь в принудительный отпуск. Намёк понятен, координатор?
Намёк был ясен. Штерн отправился в свою комнату и выпал из жизни на десять долгих часов, а проснувшись, снова погрузился в работу. Монтаж оборудования и подведение коммуникаций шли полным ходом – вырваться из этого плена координатор смог лишь осознав, что прячет от себя свой собственный страх. Страх посмотреть в чужие глаза и увидеть в них… Увидеть в них что? Отчаяние? Боль? Гнев?
Магистр утвердил двухнедельный отпуск, не задав ни единого вопроса. Молча протянул рабочую карту, повернулся спиной и буркнул «вторая палата». Координатор был благодарен за эту немногословность.
Санитарный шлюз ткнул в лицо противно пахнущей маской. Пока автоматика шипела, обрабатывая посетителя антибактериальными составами, ультрафиолетом и биомаркерами, он старался унять непривычное сердцебиение – будто перед важным экзаменом. Что сказать? Что сделать? Чего он, Александр Штерн, хочет, и, гораздо важнее – а что он может? Штерн пропустил через себя эти мысли, пережил их, позволил им закружить собственное «я» в хороводе ложных вопросов – и оставил за спиной, выходя из шлюза в палату. Посмотрел в обрамлённое дымчатыми кудрями лицо и сказал то, что на самом деле хотел сказать.
- Привет, Фиона.
- Привет!
- Я…
- А я знаю, кто ты! Голос узнала. Правда, я думала, что ты мрачный.
- Мрачный? – опешил координатор, потерявшись в столкновении с реальностью, перевернувшей все ожидания.
- Ага. Голос у тебя в радиограммах всегда такой – словно у военного командира.
- В жизни, значит, не так? – он всё-таки не сдержался, улыбнулся в ответ.
- В жизни всё по-другому. Ты вот скажи, меня отсюда выпустят, или нет?
Улыбка сползла с лица.
- Фиона…
- Да знаю я! Не строй такое лицо. У меня ещё две недели. Не хотелось бы провести их в закрытой комнате.
И координатор сломался. Все мелкие, неосознанные мотивы, клубившиеся в нём до сих пор, обернулись пылью, мороком, ложью. Он, здоровый, сильный, владеющий десятками лет, оказался куда слабее измождённой девушки, сидящей перед ним на кровати. Пришёл поддержать? Нет, пришёл за поддержкой. Пришёл с просьбой к человеку, и без того отдавшему всё.
- Прости меня.
- Э? Ты что?!
- Я дурак. Всего лишь слабый дурак.
Она тихонько рассмеялась.
- Во если бы не пришёл – то был бы дурак. Я бы очень обиделась.
- Ты совсем… Совсем не боишься?
- Чего боюсь?
- Умирать.
Девушка перевела взгляд в окно. Там виднелся пейзаж марсианской равнины с наложенным поверх неё снегом – видеореконструкция будущего планеты. Ветер нёс тончайшую позёмку, рисуя белые узоры на каменистом грунте.
- Что такое смерть, скажи мне?
- Конец всего. Я материалист.
- Я-то тоже совсем не религиозна. Но вот подумай – сейчас я есть. Потом меня нет. Но сейчас-то я есть всегда! Моя жизнь никуда не денется. Конечно, её не продолжишь в вечность, зато отрезок – две тысячи шестнадцатый тире две тысячи сороковой – он уже не исчезнет. Понял, координатор? Я буду жить всегда. В этом отрезке. А вместе с тобой – попаду и в будущее. Пусть твоими глазами, но увижу, что там скрывается.
- Сильная ты.
- Да нет! Можешь считать это таким утешением. На самом деле, мне немножечко грустно. Но страха нет. И ты не бойся, ладно? Страх – поганая штука, мы его истребим.
- Я вижу, ты уже начала.
- А ты продолжишь! Пойдём гулять.
- Прямо сейчас?
- А когда ещё?
- Слушаюсь, товарищ Фиона.
И они пошли на прогулку. Цин, конечно, поймал их ещё на выходе, сделал страшное лицо, прошипел «не более часа», но это был совсем не тот грозный Цин, который мог запретить кому угодно и что угодно.
Геокупол, в который можно было заглянуть с герметичной технической галереи, выглядел пустым и холодным. Фиону он впечатлил - в первую очередь размерами - но огорчил безжизненностью. Единственным обитателем огромного сооружения был почвообогатительный комбайн, медленно ползущий концентрическими кругами, оставляя за собой полоски измельчённого и потемневшего грунта.
- А туда можно спуститься?
- Пока нельзя. Там сейчас контрольная продувка углекислым газом. И комбайн, конечно, добавляет выхлоп из химреактора. Когда полностью обогатим почву и проведём последнюю проверку с аварийным перепадом давления – начнём закачивать настоящую атмосферу.
- Ууу. Жаль, яблони у вас пока не цветут.
- Ты уж прости. На посадки деревьев мы пока почвы не наработали. Зато у нас есть настоящие помидоры. И щавель тоже растёт.
- Правда? – глаза её загорелись, как у ребёнка. – А можно мне посмотреть?
- Тебе всё можно. Но только если доктор…
- Брось, Саша! Ты думаешь, он сможет вырваться из тисков врачебной этики? А если нет, то зачем портить прогулку бессмысленными запретами?
Брови домиком и просительно-насмешливый взгляд. Как можно ей отказать?
- Хорошо. Забудем про доктора. Но оранжерея - объём второго уровня безопасности, изолирующий костюм и кислородная маска строго обязательны. Выдержишь?
- А то. Разумеется!
Слабость подкосила Фиону в считанных метрах от вожделенной оранжереи. Сигнал тревоги, каталка, медкомбайн – и лицо магистра, которое не хотелось видеть. Долгие дни ожидания. Срочный вызов в командный центр. Информационный пакет с Земли. Тьма. Снова ожидание, которое ничем не заполнить.
Им разрешили встретиться только через пять суток. Лицо Фионы ещё более истончилось, под чёрными глазами легли тёмные круги, но слабая улыбка хранила отблеск прежнего задора и силы.
- Случилось что? Сумрачный ты такой. Улыбнись!
- Не хочу.
- Ну и не надо. Рассказывать будешь?
- Буду. Информпакет с Земли.
- И что там?
Координатор молчал. Впервые в жизни он, фанатичный сторонник правды, какой бы горькой она ни была, не мог произнести то, что должно. Слова, от которых он сам готов был завыть в бессильной тоске и злобе, застревали где-то на полпути, заставляя тонкие губы кривиться сильней обычного.
Невесомая ладонь легла ему на запястье, погладила осторожно, едва касаясь. Стало легче, спазм прошёл, и горечь, проклятая, непривычная горечь, прорвала наконец плотину, вернув координатору речь.
- Комитет безопасности завершил расследование, - деревянным голосом сказал Штерн. – Авария на «Прометее» стала результатом диверсии. Исполнители арестованы. Полученные данные позволяют с уверенностью говорить об их связях с неоимперией.
Впервые с момента знакомства её черты исказила боль.
- Но зачем?..
- Они боятся, Фиона. Тебя боятся, меня. Мы для них страшнее чудовищ – чужие, непонятные. С нами не работают привычные схемы, нас нельзя иммобилизовать и подчинить с помощью Commonet, совратить, запугать, купить. А вот смерть на нас действует, как и прежде. И они действуют, как прежде – в меру своего понимания, защищая свою иллюзию. Помнишь раздел Антарктиды в девятнадцатом? Россию тогда выбросили с континента просто потому, что могли. Можешь – возьми, иначе возьмёт другой. А теперь они боятся, что мы также отберём у них Марс, будто Марс – это имущество, которое можно присвоить.
- Глупо. Как глупо всего бояться…
- Предельно глупо. Потому что я отомщу. Плевать, достойные это чувства или нет, но я не могу не чувствовать ненависти. Не желаю бороться с ней.
- Я не Фай Родис, отговаривать не буду. Мне даже приятно. Стыдно, но приятно – представляешь? Только ты уж мсти конструктивно, ладно? Мне не надо Землю в огне и срытую на полкилометра.
- Обещаю.
- Спасибо! Посидишь со мной ещё?
- Как будто я тебя оставить могу.
В третий раз координатор увидел её под дыхательной маской. Он вложил в безвольную ладонь листик щавеля, поймал улыбающийся взгляд и не отпускал его до тех пор, пока глаза Фионы не закрылись.

***

Александр ещё раз оглядел свой мундир – чёрная ткань со стальными звёздами на плече смотрелась грозно и безупречно. Театр, но сегодня этот театр уместен как никогда.
- Речь не забыл? – толкнули его в бок. – Этим динозаврам нужны формальности. Всякие там акты, договоры и страшный официоз, иначе они вряд ли тебя поймут.
- Вот уж не беспокойся. Кое-кто сегодня подавится своим галстуком.
- А МКК «Восход» уже у причального комплекса, но с высадкой никак не успеют. Там ещё тысяча колонистов, до круглой цифры, жаль, не дотянем.
- Нам и так хватает с лихвой. И хватит меня теребить, не порть торжественности момента.
- Ха. Да ты просто нервничаешь!
- Прекратите, оболтусы! – диппредставитель зашипел на них рассерженным котом, но и в его глазах плясали искры веселья. – Наш выход!
Координатор в последний раз оглянулся назад – заместитель, рыжая, как огонь, Эмайра, из первого поколения настоящих «марсиан», демонстративно вытянулась по стойке «смирно». Советник Драго помахал рукой. Что ж, пора. Пора перевернуть мир.
Он взошёл на трибуну и оглядел старинный зал, в котором вот уже сотню лет с переменным успехом пытались решать судьбы человечества. Памятник корысти и тщеславию. Сотни взглядов, сотни людей… И среди них – те, кто смотрят на него радостью и надеждой, а значит – победа предрешена.
- Граждане Земли! Я, Александр Штерн, уполномочен представлять здесь человечество Марса. Тех самоотверженных мужчин и женщин, которые вот уже тридцать лет осваивают эту планету, превращая её в новый дом для нашего вида. Сегодня под геокуполами проживают тридцать восемь тысяч шестьсот одиннадцать человек. От их имени я имею честь сделать следующее заявление: в соответствии со статьёй второй международного договора «О статусе неосвоенных территорий» от две тысячи девятнадцатого года, ратифицированного всеми членами Совета безопасности ООН, объявляю Марс Советской Социалистической Республикой и прошу принять его в состав Союза Советских Социалистических Республик!
И, добивая потрясённо молчащую Ассамблею, грянул торжествующий глас советского представителя:
- Советский Союз приветствует желание социалистического Марса и гарантирует исполнение воли его народа. Мы готовы оказать молодой республике всю необходимую помощь, как материально-технического, так и военного характера!
Всё остальное было потом. Хаос, крики, искажённые лица – зал заседаний превратился в подобие девяти кругов ада, клубясь гневом, ненавистью, возмущением, но вся суета, вся грязь не имела более ни значения, ни силы, чтобы влиять на судьбы живых людей. Она умирала, агонизируя и клацая челюстями, всё более истончались её ядовитые испарения, а позади них проступали очертания чего-то иного – прямого, светлого, прочного. Ввысь тянулись колонны, белые шпили, стройные, облитые солнцем башни, и когда старый мир окончательно растаял в глазах Штерна, осыпался шелухой к подножию мира нового, он увидел яблоневый сад. Там, среди белой пены цветов, ждал его кто-то очень знакомый. Ждал, улыбаясь задорно и самую капельку грустно – совсем как два десятилетия назад, в медцентре первого геокупола.
- Привет, Фиона, - прошептал координатор, не в силах сдержать ответной улыбки. – Я всё-таки отомстил.